Куда идёт Фридрих?

(анализ текста песни М.Щербакова "Фридрих идёт")

A.Г.Копылова

Этот текст представляет собой контрольную работу, написанную в рамках курса "Теория стихосложения", читающегося в Московском Литературном институте им. Горького на заочном отделении.

Введение

Я выбрала для анализа произведение Михаила Щербакова "Фридрих идёт". Это не просто стихотворение, а песня, и во всей полноте может восприниматься только в сочетании музыки и текста. Однако и текст сам по себе - тоже интересный объект для анализа.

Песня была написана в 2005 году, опубликована в 2006, в альбоме "Райцентр". Так как текст печатался только на вкладыше к диску, приведу его здесь полностью.

ФРИДРИХ ИДЁТ

Айн-цвай-драй, контроль, тоннель, шлагбаум, дебаркадер.
Сзади - меркнет, уходя во мглу, секретный цех:
кузня ядерных торпед, ракет и просто ядер,
лидер отрасли, в десятке лучших, лучше всех.

Фридрих движется домой, шагать ему не грустно.
Смену сдал, помылся, снял щетину со скулы.
Айн-цвай-драй, считает он. И шаг за шагом грузно
город Фридриху навстречу движется из мглы.

Стройпромторг, автовокзал, столбы, ухабы, лужи.
Нынче цех в ударе был и много наковал.
Вот он я, бормочет Фридрих, я иду со службы.
Айн-цвай-драй, фонарь, аптека, улица, канал.

Зря ты давеча, в анкету глядя, брови хмурил.
Зря ты морщился, геноссе главный инженер.
Вот я - вахту отстоял, дежурство отдежурил.
Эйн-цвей-дрей, такой же немец я, как ты - шумер.

Ать-два-три, рождён в Твери, перевезён в Саратов.
Назван Фридрих - в честь балета "Фридрихштадтпалас".
Был завскладом комбината ядохимикатов.
Убыл, прибыл, стал завхозом цеха здесь у вас.

В праздник выпало дежурство вновь очередное.
Что ж, не горше мне оно иных очередных.
Всё одно режим работы сутки через двое.
Праздник, нет ли, двое суток выдай выходных.

Медсанчасть, "Утильсырьё", трамвай десятый номер.
Двое суток хоть земля вокруг по швам трещи.
Я могу уехать хоть в Саратов, хоть в Житомир.
Я вне доступа, майн фройнд, ищи меня свищи.

Пусть от севера до юга, чёрный как негроид,
крылья долгие простёр весенний первый шторм.
Пусть сильнее грянет он и мглою небо кроет.
Я - ложусь в стационар, готовьте хлороформ.

Фир-фюнф-зекс, оклад, надбавка, вредность, тотал-шмотал.
Город дышит сонно. Анна смотрит из окна.
Ахтунг, Анна, я иду, я смену отработал.
Дал сверх плана с примененьем стекловолокна.

Главпочтамт, универсам, пожарное подворье.
Над подворьем каланча, на каланче звонарь.
У него работа тоже сутки через двое.
Эйн-цвей-дрей, канал, аптека, улица, фонарь.

Фридрих - дома. Ест он овощи, вгрызаясь в мякоть.
Завтрак, отдых, сон. И будет так за годом год.
До тех пор, покуда кудри наклонять и плакать
Анна в трауре на камень гордый не придёт.

Я ложусь в стационар, готовьте хлороформ говорит Фридрих. Что ж, он сам напросился. Уложим его на стол, препарируем, посмотрим, что же у него внутри.

Драма и декорации

Давайте начнем с самого первого, предметного плана, с сюжета.

Что происходит в песне? Казалось бы, все очевидно: рабочий после трудного, но удачного дня на заводе через ночной город идет домой, к жене. По дороге, озирая окрестности, вспоминает о прошлом, размышляет о будущем, думает о своем месте в жизни. Так?

Но если приглядеться, то видно, что мир, на первый взгляд стройный и связный, разваливается от дуновения. Вот давайте попробуем дунуть. Во-первых, кем работает Фридрих? Завхозом. И это у завхоза режим работы сутки через двое? Так работают сторожа, вахтеры... звонарь на каланче - может быть. Но не завхоз!

А что он на работе делает? Что-то кует. Но зачем для этого стекловолокно? И - опять же: завхоз? Чего он такого там наковал?

Как видим, мир развалился.

В этой, как и во многих других песнях Щербакова, предметный план нарочито картонный, ибо всё это - всего лишь декорации.

Хорошо, давайте вернем декорации на место. Скрепить их можно упоминанием о том, что цех секретный, а значит и Фридрих и сам может толком не знать, что именно они производят. Но признаваться в этом ему неловко даже Анне, вот он и выдумывает что-то несуразное. А то, что он завхоз - ну, так не сказано же, что наковал именно он. Это ведь цех наковал!

Худо-бедно держится.

А мы давайте перейдем к главному действующему лицу.

Если завод, город, Анна, даже сам Фридрих - картонны, то что же тогда реально?

А реальны - Аптека. Улица. Фонарь. Реальны известные каждому школьнику весенний первый гром, Пусть сильнее грянет буря, и, конечно же, буря мглою небо кроет. Только они из другой реальности - из реальности литературной, словесной. Ибо главное действующее лицо в этой пьесе - язык. Её актёры - слова, которые (трудно удержаться от развития этой метафоры... ведь это именно то, что меня прежде всего в песнях Щербакова восхищает) повинуются воле автора-режиссера, выстраиваются, взаимодействуют, дерутся и обнимаются, вертят друг друга в разные стороны, забрасывают туда, куда поодиночке им никогда бы не добраться. И всё это потому, что автор-волшебник, автор-психолог понимает их, как никто другой, чувствует их природу, относится к ним бережно, внимательно, заботливо. И за это они позволяют ему делать с собой всё, что угодно.

А теперь о том же, только серьезно и конкретно.

Метрика "Фридриха"

Считаем слоги

"Фридрих идёт" написан семистопным хореем. В первом и третьем стихе каждой строфы окончания женские (14 слогов), во второй и четвертой - мужские (13 слогов). Это один самых "классических" для русского стихосложения размеров: он почти совпадает с тем, которыей предлагал в качестве единственно-правильного основатель русской силлаботоники Тредиаковский [1]. Вот как выглядит первая строчка "Фридриха":

- - - U - U - U - U U U - U

("-" ударный слог, "U" - безударный)

А вот стих Антиоха Кантемира, который предлагает Тредиаковский в своей работе "Новый и краткий способ к сложению российских стихов" в качестве примера того, как надо писать стихи:

Ум толь слабый плод трудов краткия науки

- - - U - U - - U U U - U

Как видим, если добавить один безударный слог между "трудов" и "краткия", то можно петь Катемира на мелодию "Фридриха". Однако Тредиаковский добавлять туда слог не предлагает, а наоборот, считает седьмой слог почти что лишним - на нем надо делать передышку между двумя полустишиями. Этот слог и отличает введенный им размер от классического "эксаметра". То есть, по мнению Тредиаковского, правильный стих выглядит вот так:

- - - U - U / - U U U - U

("/" - означает слог пресечения долгий)

Так что "Фридрих" не был бы одобрен классиком, как русский героический стих.

Но, воздав должное Тредиаковскому, оставим его в XVIII веке, и вернемся в XXI. В котором всё можно.

В первом же стихе "Фридриха" встречаются отклонения от ритма. Это как неизбежный для двухсложных размеров пиррихий (на одиннадцатом слоге пропущено ударение), так и относительно редкий в русских стихах спондей (на втором слоге дополнительное ударение).

Если рассмотреть всю песню, и обозначить "-" слоги, которые во всех стихах ударны, "U" - всегда безударные, и "X" те, которые могут быть как ударными, так и безударными, то картина получится такая:

- X - U X U - U X U X U - (U)

Раз уж мы говорим о ритме стихотворения, которое является песенным текстом, то нельзя ничего не сказать и о ритме музыки. Так вот, все слоги "-" с постоянным ударением приходятся на сильные доли в такте. Так же можно заметить, что первые два слога, в том случае, если на второй слог падает ударение, представляют собой спондей не только в силлабо-тоническом, но и в античном смысле: каждый из них длится две четверти, что можно сопоставить двум античным морам. Все остальные слоги (кроме третьего) короче.

Хоть 13-14 слогов - это достаточно длинная строка, на одном дыхании не произнесёшь, и уж не споёшь тем более, постоянной цезуры в ритме "Фридриха" нет, в каждом стихе она своя. Музыкальный ритм тоже слегка варьируется, подчиняясь границам слов.

Семантический ореол семистопного хорея

"Эксаметр" Тредиаковского в русском стихосложении не прижился, он был вытеснен более живучим четырехстопным ямбом Ломоносва (первое произведение, этим размером написанное, это "Ода на взятие Хотина"), а затем и Пушкина. Семистопный хорей в чистом виде тоже в русских стихах гость не частый.

А, как известно, чем реже встречается размер, тем больше информации он в себе несет. Какой же семантический ореол соответствует семистопному хорею?

Рассмотрим несколько стихотворений, написанных этим же размером.

"Конь блед" Брюсова

Стихотворение В. Брюсова "Конь блед" [7] более других по ритму похоже на "Фридрих идёт":

Улица была - как буря. Толпы проходили,
Словно их преследовал неотвратимый Рок.
Мчались омнибусы, кебы и автомобили,
Был неисчерпаем яростный людской поток.

Здесь так же чередуются женские и мужские окончания, так же всегда под ударением первый слог, почти всегда под ударением седьмой, и так же нет постоянной цезуры. Семантически в этих произведениях тоже много общего. И в том и в другом - место действия город, время действия - вечер или ночь. У Брюсова присутствует буря (Улица была - как буря, И внезапно - в эту бурю, в этот адский шепот), у Щербакова - шторм, за которым по ассоциациям следует буря (пусть сильнее грянет он и мглою небо кроет). Непривычная для русского стихосложения длина строки, в которую можно вместить очень много, располагает к перечислениям. У Брюсова: Мчались омнибусы, кебы и автомобили, Заглушая гулы, говор, грохоты карет у Щербакова контроль, тоннель, шлагбаум, дебаркадер, стройпромторг, автовокзал, столбы, ухабы, лужи, оклад, надбавка, вредность, тотал-шмотал, и т. д. (в том числе отсылки к самому известному в русской поэзии перечислению фонарь, аптека, улица, канал).

Звуковой фон "Коня" далеко не музыкален: В гордый гимн сливались с рокотом колес и скоком //Выкрики газетчиков и щелканье бичей. Во "Фридрихе" слов, обозначающих звуки, почти нет. Однако аранжировка песни выполнена в индустриальном стиле, роль ударных выполняют не то станки, не то молоты и наковальни.

Всё это создает мрачный, тревожный фон. И на этом фоне появляется герой.

Персонажи "Фридриха" и "Коня" тоже имеет нечто общее. Всадник, явившийся в стихотворении Брюсова, существо не из этого мира, он не является естественной частью города. Фридрих, хоть и старается подладиться под окружающую действительность, однако, тоже в этом мире чужак.

Концовки обоих произведений говорят о том, что всё будет, как было: и будет так за годом год у Щербакова, у Брюсова - повторяются первые строчки стихотворения.

Бальмонт, "Не буди воспоминаний..."

Стихотворение Бальмонта "Не буди воспоминаний..." [9] тоже написано семистопным хореем, однако по ритму дальше от "Фридрих идёт", чем "Конь блед".

Не буди воспоминаний. Не волнуй меня.
Мне отраден мрак полночный. Страшен светоч дня.

Здесь строфа состоит из двух стихов, оба с мужскими окончаниями. На первом слоге часто бывает пиррихий, чего нет ни в стихотворении Брюсова, ни в песне Щербакова.

Однако третий и седьмой слоги, как и во "Фридрих идёт", всегда ударны. Но, в отличие от Щербакова, у Бальмонта во всем стихотворении, кроме третьей строчки, одиннадцатый слог ударный. Кроме того, каждый стих в стихотворении Бальмонта цезурой между восьмым и девятым слогом разбивается на два.

Высоцкий

Совсем другой, иронический, пафос в песнях Высоцкого, также написанных семистопным хореем. Например, "Марш космических негодяев" [13] и "Песня-сказка про Джинна" [12].

Вы мне не поверите и просто не поймете -
В космосе страшней, чем даже в Дантовском аду!
По пространству-времени мы прем на звездолете,
Как с горы на собственном заду

...

У вина достоинства, говорят, целебные, -
Я решил попробовать - бутылку взял, открыл...
Вдруг оттуда вылезло что-то непотребное:
Может быть, зеленый змий, а может - крокодил!

Но и в этих песнях есть существо из другой реальности, которое не смогло реальность нашу изменить (Джинн), и мгла-тьма (космос и Дантовский ад). Иронический пафос, можно сказать, присущ и "Фридриху".

Фридрих-призрак

И в связи с семистопным хореем, нельзя не вспомнить строчку, вовсе не поэтическую, но известную всем, кто учился в советской школе:

Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма.

Ее, конечно, нельзя рассматривать при семантическом анализе метра. Но к песне "Фридрих идёт" она может иметь прямое отношение. Об этом говорит не только общность ритма этой цитаты и песни, но и фонетическое сходство слов "призрак" и "Фридрих": оба двухсложны с ударением на первом слоге, ударные гласные совпадает, из согласных в обоих словах дважды встречается сонорный "р" на одних и тех же позициях, и остальные согласные звуки сходны по месту образования: губной "п" и губно-зубной "ф", зубные "з" и "д", задненебные "г" и "х".

Это сходство открывает еще одну смысловую грань песни. Абстрактный призрак обрел конкретные черты, он уже не бродит, он - шагает и ведет за собой в свой мир, в утопию или антиутопию - решает слушатель. И фразу "такой же немец я, как ты - шумер" можно понять так, что коммунизм, который нам тут предлагалось строить, хоть и ссылался на Маркса, но на самом деле рожден в Твери, то есть наш, родной, специфический.

Звукопись "Фридриха"

Анализировать эвфонию песен Щербакова дело хоть и приятное, но неблагодарное. Аллитерации, ассонансы, внутренние рифмы для него так же естественны, как дыхание. Поэтому здесь мы рассмотрим только самые яркие, бросающиеся в глаза (то есть, в уши) фонетические явления.

Они могут давать выход на семантический уровень, а могут и просто украшать, создавать орнаменты. Например, такой орнамент обнаруживается в первой же строфе: дебаркадер-сзади - конец первой и начало второй строки, и ядер-лидер в конце третьей и начале четвертой. Ассонанс на ударное "а" и аллитерация на "д'" в первом случае, и совпадение клаузулы третьей строки слогом четвертой придает строфе дополнительную симметрию.

Внутренняя рифма Ать-два-три, рожден в Твери появляется так неожиданно, что срабатывает как телепортационная машина, мгновенно перебрасывая слушателя из чужеродного немецко-еврейско-газетного колорита в русский. За это автору можно простить и не ускользнувшую от внимания дотошных слушателей неточность: во времена стройпромторгов и секретных цехов на карте не было топонима Тверь, город, который мог бы так называться, тогда назывался Калинин. Эффект неожиданности, мгновенности создает в этом месте и отрывистое, резкое "Ать", которое противопоставляется плавному "Айн" в начале песни.

Ещё одно место, где открытое "а" встречается в начале строки - третий стих девятой строфы: Ахтунг, Анна, я иду.... Здесь это "а", дважды усиленное ассонансом, воспринимается, как крик победителя. Этим победным возгласом предваряется появление героя я иду. И уже не важно, что победа эта буднична, повседневна: смену отработал. Поддерживается эта победоносность и ассонансом на "а" в начале следующей строки дал сверх плана, и внутренней рифмой Анна - плана. Аллитерации на "л" и "н", ассонансы на "а" и "е" продолжаются и посредством "стекловолокна".

В строчке Город дышит сонно. Анна смотрит из окна. выделенные слова хоть и не связаны между собой по смыслу (они в разных предложениях), но по звучанию являются аллюзией, или дейксисом (этот термин использовал Г.Хазагеров [6]): в этом слышится донна Анна (или дона Анна, как у Пушкина). Этот же дейксис подтверждается и в последних строчках песни:

До тех пор, покуда кудри наклонять и плакать
Анна в трауре на камень гордый не придёт.

У Пушкина же читаем [10]:

О пусть умру сейчас у ваших ног,
Пусть бедный прах мой здесь же похоронят
Не подле праха, милого для вас,
Не тут - не близко - дале где-нибудь,
Там - у дверей - у самого порога,
Чтоб камнья моего могли коснуть'ся
Вы легкою ногой или одеждой,
Когда сюда, на этот гордый гроб
Пойдете кудри наклонять и плакать.

Это говорит дон Гуан. Но гордый гроб принадлежит командору. То есть, кроме призрака коммунизма, Фридрих предстает перед нами еще и каменным гостем. От призрака до камня... А что же между ними?

Лексика и синтаксис

Семантические поля и части речи

В песнях Щербакова почти не встречаются прилагательные. Ритмические, фонетические, стилистические характеристики позволяют слушателю получить ту информацию, которую обычно содержат прилагательные, в них нет необходимости.

Так и во "Фридрихе", на 117 существительных приходится 48 глаголов, и только 12 прилагательных. Из этих двенадцати только четыре выполняют декоративную роль: черный, долгие, весенний, гордый. И все 4 - там, где присутствуют скрытые цитаты. Например, гордый - отсылка к Пушкину, об остальных будет сказано ниже.

Глаголов тоже не так много. И все они обозначают действие - нет ни одного, который выражал бы чувства, переживания, мысля. Единственный подозрительный глагол "плакать", но и он, во-первых, взят у Пушкина, во-вторых, относится не к герою, а к его даме, и в-третьих, обозначает внешнее действие, а не переживание, это действие вызвавшее. В этой индустриальной каменно-стекловолоконной (анти)утопии действительно нет места ни мыслям, ни чувствам.

Зато много глаголов, обозначающих движение: движется (дважды), идти (в разных формах), шагать, перевезен, убыл, прибыл, уехать. Столько же глаголов, обозначающих действия, относящихся к человеку (физически), к телу: помылся, хмурился, дышит, ест, плакать, и т.п. Чуть меньше, но тоже значительная часть глаголов относится к работе: сдал, наковал, отработал, дал, и т.п. Есть ещё одна группа глаголов - небольшая в этой песне, но в контексте всего творчества М.Щербакова её нельзя не отметить - группа глаголов, обозначающих речь, язык: бормочет, считает, назван.

Таким образом уже можно выделить четыре семантических поля: движение, человек, работа, язык.

Анализируя существительные, можно выделить те же семантические поля: работа - цех, смену, служба, дежурство, инженер, завскладом, комбината, ядохимикатов, завхозом, оклад, надбавка, вредность, работа; движение, пространство и время - шаг (за шагом), год (за годом), сутки, от севера до юга; человек (тело, здоровье, потребности) - щетину, со скулы, брови, медсанчасть, стационар, хлороформ, завтрак, отдых, сон, овощи, мякоть, кудри. Кроме того, анализ существительных добавляет еще три поля: национальность - немец, шумер, негроид, геноссе, майн фройнд; самая многочисленная группа существительных создает городской, антропогенный пейзаж, и самая, пожалуй, немногочисленная, но не менее важная - мгла, земля, небо, шторм - природа, глобальные явления.

Вести с периферии языка

Стилистически лексика "Фридриха", как и большинства произведений Щербакова, поражает своим разнообразием. Так, первая строчка, будучи произнесена с соответствующим акцентом, может быть воспринята, как написанная по-немецки, третья и четвертая напоминают цитату из передовицы советской газеты.

Стремление к периферии лексики - характерная деталь поэтики Щербакова. Нередко у него встречаются варваризмы, экзотизмы, макаронизмы, даже целые фразы на иностранных языках. Разнообразная лексика ограниченной сферы употребления тоже находит свое место в его песнях - появляются в них и термины из разных наук (модальность один к двумстам), и сленговые словечки (потом его, конечно, заметут на левых ксивах). Попадаются вкраплениями и устаревшие слова и выражения (дожил, изник в товаре..., и нарочитые элементы просторечия (и всевозможная картофель так и цветет со всех сторон).

Во "Фридрихе", прежде всего, бросаются в глаза германизмы. Это и заимствованные и ставшие уже русскими слова: контроль, тоннель, шлагбаум, дебаркадер, каждое из которых, если бы встретилось отдельно, не напомнило бы о своем происхождении, но следующие одно за другим, как куски урана, достигают критической массы, и явные варваризмы геноссе, майн фройнд, ахтунг. Конечно же, их появление не удивительно: повторяющееся Айн-цвай-драй просто не может не привести за собой других немецких слов.

Германизмам, безусловно, отводится важное место в тексте. Однако главную роль играют прозаизмы - целые обороты родом из советских газет: секретный цех, лидер отрасли, в десятке лучших, ложусь в стационар, оклад, надбавка, вредность, дал сверх плана, с примененьем стекловолокна, сутки через двое. Однако, не всё взято в чистом виде. Вот часть второго предложения: кузня ядерных торпед, ракет и просто ядер, лидер отрасли, в десятке лучших - лучше всех. Здесь газетные обороты лидер отрасли и в десятке лучших соседствуют с нейтральным лучше всех, которое от такого соседства кажется разговорным, близким, живым. Набившая оскомину газетная метонимия кузница заменена разговорным синонимом кузня, который вызывает ассоциации скорее с сельской кузницей, чем с военным заводом. Это создает впечатление нереальности происходящего. Этот же эффект достигается с помощью просто ядер. Здесь игра идет на разных значениях слова ядро: прилагательное ядерный (рядом с секретным цехом и ракетами) происходит от атомного ядра, а просто ядра не могут быть ни чем иным, кроме ядер пушечных. А это уводит не только в другую среду, в другое место, но и в другое время: в то, в которое еще отливали ядра.

Встречаем в песне и устаревшее давеча, и поэтическое крылья долгие простёр (которое, как бы случайно сорвавшись с пера поэта, оправдывается, компенсируется антропологическим термином негроид), и новообразование в разговорном стиле тотал-шмотал. Роли найдутся всем.

Сталкиваются в этой словесной драме и персонажи, друг с другом не совместимые, не образующие чего-то целого. Так, например словосочетание пожарное подворье, которое на первый взгляд кажется таким же казенно-советским, как главпочтамт и универсам, тем не менее, во всем русскоязычном Интернете встречается только в тексте песни "Фридрих идёт". Действительно, глядя в словарь, обнаруживаем, что у слова подворье нет значений, в которых оно могло бы сочетаться с прилагательным пожарное [5]: 1. Устар. Постоялый двор. 2. Городская церковь с общежитием для монахов, принадлежавшая монастырю, находившемуся в другой местности. 3. Устар. Дом с пристройкакми, принадлежавший иногороднему лицу и предназначавшийся для временных остановок, хранения товаров, и т. п. 4. =Усадьба. || Двор, прилегающий к дому с постройками. Разве что к последнему значению формально может подойти пожарное: пожарный двор, прилегающий к дому с постройками. Дом с постройками, вероятно, принадлежит пожарной части. Это придает словесной драме элемент фантастики, говорит о том, что персонаж, который появится в следующей строке - звонарь - не просто деталь декора (раз он на пожарном подворье, то есть, в том месте, которого не бывает), он из другой реальности. Единственное не устаревшее значение слова подворье связано с религией. А бог для художественной реальности - это ее творец, ее автор. Всё это наталкивает на мысль, что звонарь на каланче - двойник, своего рода представитель автора в реальности художественного произведения, сродни шутам из Шекспировских комедий. Но, в отличие от Шекспировских шутов, звонарь молчит.

Нельзя не обратить внимания на имена собственные, которые в тоже создают определённый орнамент. Так, из антропонимов, узко-специфически немецкому Фридрих противопоставляется интернациональное Анна.

Встречающиеся в тексте топонимы - Тверь, Саратов, Житомир - тоже имеют отношение к национальностям. Это могло быть случайно - у Щербакова часто встречаются топонимы, имеющие в песне только фонетическое и ритмическое значение (Ревель - Лемберг - Сыктывкар - Тифлис), но повторяющееся немецкое Айн-цвай-драй, еврейское (идиш) Эйн-цвей-дрей и русско-военное Ать-два-три, жестко связанное внутренней рифмой с рожден в Твери, заставляют вспомнить, что в Саратове живут советские немцы, в Житомире - евреи (два почти квинтэссенциальных замещения для двух обетованных земель на глобусе Советского Союза. [14]). Так, получается, что над географическим треугольником Тверь-Саратов-Житомир простер крылья треугольник лингвистический Ать-два-три - Айн-цвай-драй - Эйн-цвей-дрей.

Стилистические приемы.

Из стилистических приемов, использованных во "Фридрихе", больше других в глаза бросается анафора. В этом тексте она наблюдается на разных уровнях.

Это и ритмическая анафора - повторение в первой строке каждой нечетной строфы внесистемного ударения на втором слоге. Это и лексическая анафора, пронизывающая всё стихотворение - счет до трёх на трёх языках. Звуковая анафора Айн-цвай-драй - Стройпромторг, подчеркивающая такую же чужеродность, несуразность советских аббревиатур, как и звучание немецких слов в русском языке. Синтаксическая анафора - многие строфы начинаются с перечислений: Стройпромторг, автовокзал, столбы, ухабы, лужи, Медсанчасть, "Утильсырьё", трамвай десятый номер, Главпочтамт, универсам, пожарное подворье. Общее у них не только то, что все они являются перечислениями: в каждой из этих строк первые два слова (трехсложное и четырехсложное) являются искусственными сокращениями, а оставшееся место в строке занимают нормальные русские слова. Так автор незаметно скармливает ничего не подозревающему слушателю пожарное подворье.

Лексические анафоры появляются и более локально, в отдельных строфах:

Зря ты давеча, в анкету глядя, брови хмурил.
Зря ты морщился, геноссе главный инженер.

Пусть от севера до юга, чёрный как негроид,
крылья долгие простёр весенний первый шторм.
Пусть сильнее грянет он и мглою небо кроет.

Во "Фридрихе" мы наблюдаем ещё один приём, очень характерный для поэтики Щербакова (встречается почти во всех песнях): в конце песни повторяется некая деталь, промелькнувшая ближе к началу. Во "Фридрихе" это фонарь, аптека, улица, канал в третьей строфе и канал, аптека, улица, фонарь в предпоследней. У Блока, стихотворение которого здесь явно цитируется, эти же слова тоже повторяются дважды, образуя кольцо: Ночь, улица, фонарь, аптека - начало стихотворения и Аптека, улица, фонарь - конец.

А теперь давайте посмотрим, как же это всё работает в развитии, в движении.

Сюжет и его развитие

Хоть предметный план произведения и картонный, разваливающийся на части, однако он выстроен по классическим законам композиции: имеется экспозиция, завязка, развитие, кульминация, развязка.

Первая строфа - это экспозиция. И уже в ней, лексическими средствами, задается время и место действия: вне времени (просто ядра рядом с ядерными ракетами), нигде (кузня и секретный цех).

Во второй строфе возникает движение, едва обозначенное в первой деепричастием уходя. Движение это симметричное, что подчеркивается дважды повторенным глаголом движется. Мгла, возникшая в первой строфе, и повторенная во второй, играет роль кулис: с одной стороны в нее уходит цех, а с другой - появляется город, и так, конвейером, не останавливаясь, из мглы во мглу движется всю песню. Город предстает перед нами рядом громоздких и уродливых, как блочные многоэтажки, советских новообразований: стройпромторг, универсам, медсанчасть.

В третьей строфе, параллельно движению в пространстве, начинается движение по времени назад - глаголы становятся в прошедшее, через близкое нынче, затем неопределенное давеча, Фридрих переносится в то время, когда сам он еще никаких действий совершать не мог - глаголы становятся в пассивный залог: рожден, перевезен, назван. И дальше, проносясь через был-убыл-прибыл-стал, мы снова попадаем в настоящее, в здесь.

И во время этого прыжка по времени мы замечаем, что - с самого рожденья под непроизносимой звездой Фридрихштадтпалас - эти уродцы, (завхоз, завскладом, ядохимикат) преследовали Фридриха всю жизнь.

А что же ждет его дальше? Жизнь, в которой нет ни праздников, ни будней, а только сутки-через-двое, айн-цвай-драй, эйн-цвей-дрей, ать-два-три - трехчастный ритм, повторяемый чуть ли не в каждой строфе.

И вроде бы нам известна только треть жизни Фридриха. Что же происходит в остальные две? Фридриха радует то, что об этом никто не знает. Я вне доступа, Я могу уехать. Увлекаясь этими предположениями, Фридрих допускает такое, что ему становится страшно...

Кульминация наступает в восьмой строфе. На всех уровнях эта строфа отличается от других. На предметном - природный катаклизм, шторм. На морфологическом - из 12 прилагательных, имеющихся во всем тексте (и из тех четырех, которые можно назвать эпитетами), 3 в этой строфе: черный, долгие, весенний. На интертекстуальном уровне в этом месте текст впускает в себя сразу три цитаты: буря мглою небо кроет, пусть сильнее грянет буря и весенний первый гром. Это нарушение, разрушение всего привычного кого хочешь напугает!

Но растерялся ли Фридрих? Ничуть не бывало! У него и этот случай предусмотрен: Я ложусь в стационар. Стационар - это не только больница. Это слово обозначает еще и что-то постоянное, стабильное - то есть то, чего рискует лишиться Фридрих, и что для него важнее всего. Хлороформ - синоним сна, близкий Фридриху по стилю и звуку.

Итак, шторм побежден, дело движется к развязке. Фир-фюнф-зекс, считаем дальше, жизнь продолжается. Что из этого следует? Оклад, надбавка, вредность, это даже не очень интересует героя, он знает, все будет в порядке, тотал-шмотал. Больше его интересует то, что непосредственно перед ним - Анна смотрит из окна. Как романтический герой советской литературы, он говорит с ней о работе: дал сверх плана с примененьем стекловолокна.

Аптека, улица, фонарь. Круг замкнулся. И будет так за годом год. Конвейер не остановится.

А что производит этот конвейер, и для чего? А это уже никому не важно. Может, он несет смерть, как Конь блед. Может, тот самый шторм, черный, как негроид, который покроет мглою не только небо - частично дело рук Фридриха, который был в ударе и с примененьем стекловолокна наковал много ядерных ракет, торпед, и просто ядер. Может, об этом знает звонарь. Но он молчит.

А Фридрих идёт...

Заключение

В этой работе представлено, конечно, не всё, что можно было бы написать об этом произведении. Но и из этой попытки можно понять, что интересные моменты для анализа в этом произведении можно найти на всех уровнях. Это и оригинальная ритмическая организация, и безупречная эвфония, и внимательное отношение автора к лексике, и стилистические приемы. И, конечно же, то, осталось за рамками этого исследования: связь текста и музыки. И всё это, не осознаваясь обычным слушателем, вызывает в нем живой эмоциональный отклик, заставляет задуматься, выстраивать множество собственных интерпретаций.

"Фридрих идёт" была выбрана для анализа потому, что это одна из самых новых песен Щербакова, и восприятие еще свежо. Любая другая из относительно поздних песен этого автора представляет не менее интересный объект для филологических исследований.

Литература